И что думает Уэнделл Грин, который прижимает ухо и работающий диктофон, об этом разговоре? Он-то ожидал услышать совсем другое: звериные звуки и стоны совокупления двух жаждущих насытить свою страсть людей. Уэнделл Грин скрежещет зубами, лицо перекашивает гримаса раздражения.

– Я люблю то, что вы сумели увидеть. Вы – удивительная. За тысячу лет, возможно, первая, кто понял, что все это значит.

– Вы слишком красноречивы, – отвечает Джуди.

– Я хочу сказать, что люблю вас.

– По-своему вы любите меня. Но знаете что? Придя сюда, вы сделали для меня больше, чем я сама. Из вас исходит луч, Джек, и я растворяюсь в этом луче. Вы там жили, Джек, а я лишь могу заглянуть краем глаза. Этого достаточно, достаточно, мне больше не надо. Вы и отделение Д позволили мне путешествовать.

– Путешествовать вам позволило то, что у вас внутри.

– Ладно, троекратно восхвалим безумие. А теперь к делу. Вы должны быть копписменом. Я могу пройти только половину пути, но вам потребуется вся ваша сила.

– Я думаю, ваша сила удивит вас.

– Возьмите меня за руки и сделайте это, Джек. Отправляйтесь туда. Она ждет, и я должна отдать вас ей. Вы знаете ее имя, не так ли?

Он открывает рот, но не может говорить. Сила, будто идущая из центра земли, врывается в его тело, электрилизует кровь, сжимает голову, намертво сцепляет пальцы с дрожащими пальцами Джуди Маршалл. Ощущение невероятной легкости и подвижности охватывает Джека, тяготение более не придавливает его к земле, он обретает способность летать. Когда они покинут кабинет, думает он, их отбытие будет напоминать старт ракеты. Пол уже вибрирует у него под ногами.

Ему удается перевести взгляд со своих рук на Джуди Маршалл, которая откинулась назад, ее голова параллельна вибрирующему полу, глаза закрыты, на губах улыбка. Мерцающий белый свет окружает Джуди. Ее прекрасные колени, ее ноги сверкают под подолом старой голубой ночной рубашки, голые ноги крепко упираются в пол. Начинают мигать лампы. «И все это делает она, – думает Джек. – Все это ей под…» В кабинет словно врывается ветер, и репродукции Джорджии О’Киф срываются со стен. Диван отъезжает от стены, со стола летят бумаги, галогеновая лампа разбивается об пол. По всей больнице, на всех этажах, во всех палатах кровати вибрируют, телевизоры отключаются, инструменты дребезжат на металлических подносах, лампы мигают. Игрушки падают с полок магазина сувениров, вазы с лилиями скользят по мраморному полу. На пятом этаже лампочки одна за другой взрываются, выбрасывая снопы золотистых искр.

Ураганный шум набирает силу, возникает белая стена света, которая сворачивается в точку и исчезает. Вместе с ней исчезают и Джек Сойер, и Уэнделл Грин из чулана.

Их уносит в Долины, вырывает из одного мира и закидывает в другой, это не тот перенос, который так хорошо знаком Джеку. Джек лежит, смотрит на белую, в дырах стену, которая колеблется из стороны в сторону, как парус. Четверть секунды назад он видел другую белую стену, из чистого света. Ароматный, нежный воздух ласкает его. Поначалу он чувствует, что его правую руку сжимают, потом видит, что рядом лежит дивная женщина. Джуди Маршалл. Нет, не Джуди Маршалл, которую он любит, по-своему, но другая дивная женщина, которая когда-то перешептывалась с Джуди сквозь стену ночи, а в последнее время наладила с ней более тесный контакт. Он уже собирается произнести ее имя, когда…

В поле зрения возникает очаровательное лицо, похожее и не похожее на лицо Джуди. Оно высечено из того же мрамора, тем же скульптором, но с большим тщанием, с большей теплотой. Джек потрясен. У него перехватывает дыхание. Эта женщина, лицо которой зависает над ним, не рожала ребенка, не путешествовала вне своих любимых Долин, не летала на самолете, не водила автомобиль, не включала телевизор, не доставала лед из холодильника, не пользовалась микроволновой печью. Он видит и чистоту ее души, и внутреннее благородство. Она лучится изнутри.

Ум, сила, юмор, нежность, сострадание светятся в ее глазах, о них говорят уголки рта, черты лица. Он знает ее имя, и имя это идеально ей подходит. Джеку кажется, что он с первого мгновения влюблен в эту женщину, готов идти за ней хоть на край, хоть за край света. Наконец он находит в себе силы произнести ее имя:

Софи.

Глава 21

– Софи.

Все еще держа ее за руку, он встает, поднимая ее вместе с собой. Ноги дрожат. Глаза горят, им словно не хватает места в глазницах. Ужас и восторг в равной степени переполняют его. Сердце стучит как молот, душа поет. Вторая попытка, и ему удается произнести имя чуть громче, но все еще не в полный голос, потому что губы онемели. Словно их натерли льдом. Так говорят после сильного удара в живот.

– Да.

– Софи.

– Да.

– Софи.

– Да.

Что-то в этом знакомое, он, повторяющий имя, она, односложно отвечающая. Знакомое и забавное. И тут до него доходит: сцена практически идентична одному из эпизодов в «Ужасах Дедвуд-Галча», аккурат после того, как кто-то из завсегдатаев «Лейзи 8» вырубил Билла Таунса ударом бутылки по голове. Лили выливает на него ведро воды, а когда он садится, они…

– Это забавно. Хороший эпизод. Мы бы смеялись.

– Да, – отвечает Софи с легкой улыбкой.

– Смеялись бы до упаду.

– Да.

– До слез.

– Да.

– Я больше не говорю на английском, не так ли?

– Нет.

По ее синим глазам он видит, что она, во-первых, не понимает слово «английский», а во-вторых, точно знает, о чем он толкует.

– Софи.

– Да.

– Софи-Софи-Софи.

Стараясь привыкнуть к ее реальности. Стараясь убедить себя, что это не сон.

Улыбка освещает ее лицо. Джек думает, как приятно поцеловать ее губы, и у него подгибаются колени. Внезапно ему четырнадцать лет, и он гадает, посмеет ли поцеловать свою девушку при расставании, когда проводит ее до дому.

– Да-да-да, – отвечает она, и улыбка гаснет. – Ты понимаешь? Ты понимаешь, что уже здесь и как сюда попал?

Над головой и вокруг полощется и как бы вздыхает белая ткань. Полдюжины ветерков обдувают его со всех сторон, и до него доходит, что из другого мира он принес пленку пота на коже и от него может плохо пахнуть. Быстрым движением руки он стирает пот со лба и щек, не желая даже на мгновение упускать Софи из виду.

Они в каком-то шатре. Он огромный… состоит из многих помещений… и Джек думает о павильоне, в котором умирала королева Долин, Двойник его матери. Но там стены были из дорогих многоцветных тканей, пахло благовониями и печалью (смерть королевы казалась неизбежной). Этот шатер ветхий и рваный. В стенах и потолке полно дыр, а там, где материал остается целым, он такой тонкий, что Джек видит сквозь него и землю, и растущие на ней деревья. При порывах ветра некоторые из дыр расползаются на глазах. Прямо над головой Джек видит муаровый силуэт. Вроде бы крест.

– Джек, ты понимаешь, как ты…

– Да. Я перескочил. – Хотя с его губ срывается совсем другое слово. Литературное значение этого слова – горизонтальная дорога. – И захватил многое из кабинета Спайлгмана. – Он наклоняется, поднимает плоскую каменную пластину с высеченным на ней цветком. – Как я понимаю, в моем мире это была репродукция картины Джорджии О’Киф. А это… – Он указывает на почерневший, потухший факел, прислоненный к белой стене. – Я думаю, это… галогеновая лампа.

Софи хмурится:

– Га-ло-хеновая…

Он чувствует, как его онемевшие губы раздвигаются в улыбке.

– Не важно.

– Но ты в полном порядке.

Он понимает: ей нужно, чтобы он был в полном порядке, и отвечает, что да, конечно, хотя до полного порядка далеко. Он болен, и рад этому. Его болезнь называется любовью, и от нее ему никогда не излечиться. Если не считать его чувств к матери, а это совсем другая любовь, что бы там ни говорили фрейдисты, у него такое впервые. Да, конечно, он и раньше думал, что влюблялся, но только сейчас понял, что все было не то. В этом его убеждают голубизна ее глаз, улыбка, даже тени, отбрасываемые на лицо рваным шатром. В этот момент, если б она попросила, он бы попытался сдвинуть гору, пройти сквозь горящий лес или принести с полюса лед, чтобы охладить чашку чая, и, учитывая все это, он, конечно же, не в полном порядке.